Хаксли Олдос - Обезьяна И Сущность
ООлдос Хаксли. Обезьяна и сущность
I
Тэллис
В этот день был убит Ганди, однако на холме Кэлвери гуляющих гораздо
больше занимало содержимое корзин со съестным, нежели значение в общем-то
заурядного события, свидетелями которого они оказались. Что бы ни утверждали
астрономы, Птолемей был совершенно прав: центр вселенной находится здесь, а
не где-то там. Пусть Ганди мертв, но и за письменным столом у себя в
кабинете, и за столиком в студийном кафе Боб Бриггз умел говорить только о
себе.
- Ты всегда мне помогал, - заверил меня Боб, приготовившись не без
удовольствия поведать очередную главу своей биографии.
В сущности, я прекрасно знал - а сам Боб и подавно, - что на самом-то
деле никакая помощь ему не нужна. Он любил попадать в переплет; более того,
любил поплакаться о своих затруднениях. Как сами неприятности, так и
несколько драматизированное их изложение позволяли ему почувствовать себя
всеми поэтами-романтиками, вместе взятыми: покончившим с собой Беддоузом,
состоявшим во внебрачной связи Байроном, Китсом, зачахшим из-за Фанни Брон,
Гарриет, погибшей из-за Шелли. А чувствуя себя всеми поэтами-романтиками
сразу, Боб мог хотя бы ненадолго позабыть о двух главных причинах своих
невзгод: о том, что он был начисто лишен их таланта и - почти начисто - их
сексуальности.
- Мы дошли до точки, - сказал Боб (трагизм, с которым он произнес эти
слова, навел меня на мысль, что актер из него вышел бы гораздо более
сильный, чем киносценарист), - мы с Элейн дошли до точки и почувствовали
себя, словно... словно Мартин Лютер.
- Мартин Лютер? - с некоторым удивлением переспросил я.
- Знаешь: ich kann nicht anders {Иначе я не могу (нем.).}. Мы не могли,
просто не могли ничего больше сделать, кроме как отправиться в Акапулько.
А Ганди, подумал я, не оставалось ничего, кроме как пассивно
противиться угнетению, отправиться в тюрьму и в конце концов дать себя
застрелить.
- Итак, мы сели в самолет и улетели в Акапулько, - продолжал Боб.
- Наконец-то!
- Что ты хочешь этим сказать?
- Но ты ведь уже давненько об этом подумывал, верно?
Боб недовольно поморщился. Мне же вспомнились все наши предыдущие
разговоры на эту тему. Следует ли ему сделать Элейн своей любовницей или
нет? (Он ставил вопрос в этакой очаровательной старомодной манере.) Следует
ему просить у Мириам развода или нет?
Речь шла о разводе с женщиной, которая до сих пор в самом прямом смысле
оставалась для него тем, чем была всегда - его единственной любовью; однако
в другом, но тоже не менее прямом смысле его единственной любовью была
Элейн; причем она стала бы таковой в еще большей степени, решись он наконец
(а именно поэтому он и не мог решиться) "сделать ее своей любовницей". Быть
или не быть - этот монолог длился уже почти два года и затянулся бы еще лет
на десять, будь у Боба возможность гнуть свою линию и дальше. Боб любил,
чтобы его затяжные и по преимуществу мнимые неприятности не приобретали
нестерпимо плотского оттенка, который мог подвергнуть его сомнительную
мужественность очередному унизительному испытанию. Хотя Элейн и находилась
под впечатлением красноречия своего поклонника, а также его барочного
профиля и ранней седины, ее, по-видимому, все же утомили эти нескончаемые,
но исключительно платонические неприятности. Бобу был поставлен ультиматум:
или Акапулько, или полный разрыв.
Словом, он был осужден на нарушение супружеской верности так же
бесповоротно, как Ганди на пассивность, тюрьму и смерть, но, судя по всему,
опасения Боба были глубже, сильнее и в ходе событий вполне подтвердили
